Время картонных героев. Пётр Катериничев о графоманах и читателях

Писатель реализуется не тогда, когда пишет, а когда его читают. © / Игорь Храмов / АиФ

Писатели — миллионники бывают разные. Одни модные, с армией райтеров и чутьём на моду, другие незаметные, но пишущие лишь то, о чём болит сердце. Пётр Катериничев — из вторых. На днях увидели свет ещё две его книжки. Киевский тираж его первой книги — около миллиона — они не перешагнут. Да и не нужно ему уже этого.

   
   

Прижал его к стенке

Владимир Андреев, kaluga.aif.ru: Пётр, первую публикацию помните?

Пётр Катериничев: Да, это было в 1987 году, мой стих напечатали в газете «Молодой ленинец». Тогда я закончил истфак в нашем пединституте и думал о писательстве. Сочинял стихи, песни. После пединститута по распределению попал в сельскую школу. Грустное было время. Сложно о чём то рассказывать ученику, когда у него на уроке голова с похмелья болит. И я понял, что если чем то не займусь, то стану похожим на того парня с тоской бодуна в глазах. Так я стал много читать и писать рассказы. Сельские библиотеки были шикарные. Помню, огромный том китайской и индийской поэзии просто полку подпирал, чтоб не упала. Я выдохнул и поступил в литинститут.

Досье
Пётр Катериничев родился в Калуге в 1960 г. В 1982 г. окончил исторический факультет КГПУ им. Циолковского, в 1995 г. — Литературный институт им. Горького (Москва). Лауреат международной литературной премии «Высота». Награждён дипломом «Росзарубежцентра» за вклад в развитие русской литературы. Автор популярных романов «Беглый огонь», «Игра теней», «Тропа барса», «Редкая птица» и других. По роману Катериничева «Охота на медведя» создан кинофильм «Медвежья охота». Автор сценариев к фильмам «Красное на белом», «Белый монах».
— После первого романа вы познакомились с литературной редактурой. Редактор помогает или мешает писателю?

— Раньше до того, как роман издавался, я редактуру вычитывал. Редакторы могли «лажать» на ровном месте. А после своей первой книги от литературного редактора вовсе отказался. Роман «Редкая птица» издавался в Киеве. Тираж был около миллиона экземпляров. Я заработал 2,5 тысячи долларов, издатели — 700 тысяч долларов. В 1995 году это были хорошие деньги.

Редактор тогда взял мой текст, вычеркнул всё, что ему не нравилось. Я, когда увидел правку, вывел его в коридор издательства, прижал к стенке и сказал: «Володя, ты что делаешь? Тебе не нравится? Тогда возьми ручку и пиши сам. Я сейчас иду к издателю и заявляю, что книгу вам не отдаю». В результате всё восстановили, и книжка вышла.

«Головы у всех разные»

— Как вы сами определяете жанр, в котором пишете?

   
   

— Я пишу современные остросюжетные романы. В хорошей книге существует несколько уровней. Первый — уровень сюжета. Это обыкновенное чтиво. Второй — уровень темы. Когда человек читает, он задаётся вопросом: зачем я, кто я, для чего мы существуем, куда мы идём. Если он читает, но думает не про героя, а про себя, тогда это уже глубокая литература. И, наконец, третий — это гении. Пушкин, Гоголь. Я не знаю, поднялся ли на этот уровень Катериничев, но иногда, думаю, где то он пробивается.

— Сегодня читателю нужен третий уровень?

— Писатель реализуется не тогда, когда он пишет, а когда его читают. Мои книги висят на 30 млн. сайтах. И прямо сейчас их читают как минимум 500–700 человек. Голова читателя — оркестр, а книга — партитура. Головы у всех разные. У одного звучит симфонический оркестр, и тогда ему нужен этот третий уровень, у другого — три аккорда, и он читает первый уровень.

— Почему так много сегодня книг того самого низкого уровня?

— Их читают. Человеку нужно убежать от действительности, от жизни. Сейчас стала модной тема психологии. Такого диванного уровня: полюби себя, и ты будешь богатым и счастливым. Сегодня и герои в основном либо почти идеальные, либо очень «токсичные». Третьего не дано. Такие шагающие строем картонные персонажи.

— Писатель вкладывает в героя свои мысли, убеждения, то, что его волнует?

— Одна моя знакомая как то сказала: «Петр, у тебя столько мыслей, но они не систематизированы. Собери их, чтобы можно было перечитывать. Ну, я и написал две книжки, где герой лежит на диване и думает. После этого на меня набросилась группа читателей в каком то паблике за то, я, мол, цитирую Ларошфуко, Монтеня, не делая ссылок. Восемь страниц одних цитат! Но это мои мысли, я их придумал. В конечном счёте я решил: да думайте, что хотите. Я и Монтеня то не читал. Кстати, «Вой­ну и мир» тоже не осилил, но не горжусь этим.

Убийца бумажных книг

— Сейчас Интернет убивает бумажные книги. А ведь заработок писателя складывается из гонораров в основном от печатных изданий.

— Согласен. С появлением Интернета профессия писателя умерла. В России, по крайней мере. У нас нет действующих законов об авторском праве. Всё авторское право вошло в гражданский кодекс. Сейчас у меня «в бумаге» вышли две книги. Я пока ничего за это не получил.

— Как бороться с электронным пиратством?

— В США ты в принципе ничего не сможешь скачать бесплатно. Если нажимаешь кнопочку скачать, у тебя автоматически списывается некая сумма. Причём, например, из 10 долларов один идёт ресурсу, с которого ты скачал, а девять — автору. Всё прозрачно и автоматизировано. У нас такого нет. Нужен ясный и чёткий Закон. В Таиланде, например, немного по-иному. Если ты скачал книжку бесплатно, тебе приходит предупреждение, скачал второй раз – административный штраф, а на третий раз – тюрьма.

— Если мы введём в России такие жёсткие меры, уменьшится ли количество графоманов?

— Не уменьшится, я думаю. Наша проблема в том, что люди стали в принципе мало читать и образовательный уровень катастрофически упал, как у тех, кто читает что то, так и у тех, кто что то пишет.

Наша проблема в том, что образовательный уровень катастрофически упал, как у тех, кто что то читает, так и у тех, кто что то пишет.
— Как можно понять, что писатель — графоман?

— Да никак, пока не осилишь определённое количество страниц, а то и всю книгу. У нас есть одна очень модная писательница с миллионными тиражами. Я собрать силу воли и дочитал её книжку до конца. У меня было ощущение как в детстве. Моя мама работала воспитателем в детском саду. В группе в вазе лежали искусственные овощи и фрукты, и я маленький схватил морковку и откусил. Вкус пластмассы во рту. Вот тот же вкус я почувствовал после прочтения этой модной книжки.

— Может быть, дело в том, что сегодня детям не воспитывают вкус к хорошей литературе?

— Да, я учился в советской школе и далеко не всегда восхищался теми произведениями, которые мы проходили. Но, спустя годы, я знал, что они есть и их можно перечитать. Но дело, скорее, не в системе, а в каждом конкретном педагоге. Лет двадцать назад я работал в школе, и у нас была учительница литературы. Она рекомендовала детям в пятом классе на лето прочитать «Старик и море» Хемингуэя. Я ей говорю, а не рано ли? На что она, густо краснея, отвечает: но они там этого же ещё не поймут. И тут до меня доходит, что она не читала «Старик и море».

— Любимый вопрос журналиста: над чем сейчас работаете?

— Мой любимый ответ: хочешь рассмешить Господа Бога — расскажи ему о своих планах.