Почти полвека этот человек работал в школе. Сначала учителем физики, потом много лет директором. И все эти годы воевал с системой, доказывал простые вещи: главное — развивать у детей интерес к знаниям, а не отчёты. Как ему это удавалось, заслуженный учитель РФ Сергей Зеленов поделился с «АиФ-Калугой».
Неудобный физик
Владимир Андреев, kaluga.aif.ru: Сергей Вадимович, много нужно было писать отчётов в советское время?
Сергей Зеленов: Я никогда до прихода в систему образования не думал об отчётах. Меня взяли в 5-ю школу учителем физики. Там работал мой дядя, Вячеслав Зеленов, и я, молодой физик, ровно год сидел у него на уроках и постигал науку обучать. С молодости был немножко хулиганом и никогда не писал план воспитательной работы. Это делала моя жена. Через несколько лет она взбунтовалась, и я попросил её просто переписать чужой план и — забыл поменять там фамилию. Помню, пришли проверяющие из института усовершенствования учителей, пригласили меня и указали на это. Но план приняли, и я его тут же выкинул. А годовые планы работы нас вообще не заставляли писать.
— То есть в советской системе образования бюрократии было меньше?
— Намного меньше! Было доверие к учителю. Например, завуч приходил и сначала сидел — смотрел сам урок, а уже потом просил, если нужно, план. Сейчас — одни бумажки важны, а как учитель проводит урок, никого из проверяющих не волнует.
— Откуда тогда возник этот вал отчётов?
— Не знаю, меня возмущает то, что если учитель проводит воспитательную работу, он должен предоставить фотографии и даже видеоотчёт. Зачем это нужно? И кто сейчас следит за рабочим временем педагога? Я, например, на контрольных не давал детям несколько вариантов, все писали один, поставив на парту между собой портфели. Если кто то пытался списать, я это видел. Зато при проверке потом работы было меньше.
— Когда они приходили, то видели, что уроки у меня не показушные. Я был доволен, если ученик допускал ошибку, и мы с ним вместе её исправляли. Надо доверять ученику и не быть жмотом в оценках. В 80 х годах в Черноголовку съехались учителя со всей страны, чтобы обсудить проведения экспериментов в школах. Спорили до хрипоты. И там вдруг возникла идея безоценочного обучения. Я был против, мы, наоборот, ставили отметку каждому ученику на каждом уроке. При этом школьнику разрешалось подойти и сказать: я сегодня не выучил. Некоторые темы готовили сами ученики и потом их докладывали. Ребятам было интересно, спорили, доказывали.
Поймать на знаниях
— Получается, что вы внедряли свои методы в советскую систему образования?
— Да, мы с дядей это делали в паре. Например, если ученик за контрольную и зачёт получал пятёрки, он освобождался от экзамена и становился моим помощником, который принимал экзамены. Причём, считалось, что лучше попасть ко мне, нежели к моему помощнику. И ведь не было никаких обид. Я всегда считал, что ребёнок может ошибаться, но он не должен быть бездельником. На незнании ученика поймать очень легко, на знаниях — тяжело. К тому же, у меня всегда можно было исправить оценку.
— А двойки вы ребятам ставили?
— Колы! Я всегда доказывал нынешнему министру образования области, как было в гимназиях: кол — это худо, два — это неудовлетворительно. То есть двойка — это он что то знает. Кол — ничего не знаешь. Надо ставить, если так.
— Сейчас на ЕГЭ вообще стобальная система. Как вы относитесь к единому госэкзамену?
— Систему оценок от единицы до ста никогда не приветствовал. Однако, когда только ввели ЕГЭ, я отнёсся к нему осторожно. Дело в том, что нечто подобное — вопросы и несколько вариантов ответов — я и сам практиковал. Называлось у нас это программированные контрольные работы.
— С каждым годом задания становились всё неинтереснее, формулировки их стали непонятные, странные. Поэтому и пришлось натаскивать учеников на ответы. Оценить глубину знаний сегодняшний ЕГЭ не может. Так что я был двумя руками против единого госэкзамена.
— Вернуть всё к старой системе проверки знаний, как сейчас предлагают?
— Нет. Нужно изменить структуру вопросов, сделать их более понятными и ученикам, и педагогам. Прекратить секретить эти вопросы — пусть учат, готовятся, это же тоже знания. И перестать унижать и ребят, и учителей всеми этими драконовскими мерами контроля.
С палкой в руке
— Когда вы стали директором школы, легче стало внедрять свои разработки в систему обучения?
— Зная мой характер, начальство не шибко часто посещало нашу школу, побаивались (смеётся). Я помню один случай, когда пришла дама из управления на урок к моей учительнице и произвела потом ей разнос. Учительница расплакалась. Я её успокоил: «Утри слёзы и вперёд». Потом поднимаю трубку и звоню начальнику управления образования Владимиру Тылкину, объясняю ситуацию. Поговорили без дипломатии, по-русски. В результате, если что то происходило — звонил он лично мне. Надо уметь защитить своего учителя. Вот меня всегда бесило, когда в августе ко мне направляли комиссию по проверке готовности школы к началу учебного года. Ребята, я знаю каждую щель в полу моей школы, что вы можете, пробежавшись по коридорам и заглянув в классы, мне сказать? То же самое и с бесчисленными бумажками, которые приходили из управления на мой адрес. Я всегда поступал так: вижу, что глупость, откладываю на неделю другою, если не позвонят — рву — и в корзину.
— Я — нет. Отчётов реально огромное количество. Они часто пересекаются. Сейчас всё происходит централизовано через сетевые ресурсы. Если раньше все запросы приходили на меня, и я их фильтровал, то сейчас этим занимаются завучи. Бывало, я спрашивал: вы этот отчёт сделали, а зачем?
— Послушайте, а можно просто разрубить весь этот гордиев узел бумажной работы? Ведь, по сути, главный критерий — знание ученика.
— В 1966–67 годах в 5 й школе открывается класс информационных технологий. В то время директором был человек-глыба Михаил Мишин. И всё начальство его ругало: что это, мол, вы академиков готовите, нам нужны рабочие руки. И руки этих чиновникам били по рукам новаторов.
В последние лет двадцать мы не понимаем, куда идти. Не видим конечной цели. Потому нет и внятных задач. И, увы, если инициатива идёт не сверху, а снизу, её рубят. Рубили и рубят до сих пор. Я в своё время первый в регионе открыл у себя кадетские классы. Мы разработали программы, обули-одели детей. 10 лет они существовали, и никакой помощи. Совсем. И я их закрыл — просто не было уже никаких сил и возможностей это тянуть. Один костюм для кадета стоил семь тысяч рублей. Прошло немного времени, и что я вижу — создается Юнармия. Сверху. И сразу — дайте отчёт: сколько открыли, сколько ребят охватили и т. д.
Формализм — главный враг школы. В каждое дело мы должны вкладывать душу и уметь ответить на главный вопрос: зачем мы это делаем. В одной сельской школе была одна ученица. Пришла бумага: отработать построение на линейке в одну и две шеренги. А ученица единственная. Приехала комиссия и видит: стоит эта бедная девочка с огромным дрыном и сама себе командует: в две шеренги становись и «раз-два», а палка эта как бы второй человек. Так и живём с палкой и бумажкой в руках.В последние лет двадцать в сфере образования мы не понимаем, куда идти. Не видим конечной цели. Потому нет и внятных задач.
