Промышленность не всегда оказывается вредна, а станции мониторинга качества воздуха хоть и преподносятся, как новшество, но существуют уже давно. Как природа сама очищается и почему измерения загрязнений порой делают неправильно, «АиФ-Калуга» рассказал заслуженный эколог России Алексей Стрельцов.
Заводам быть
Надежда Бастрикова, «АиФ-Калуга»: У нас всё больше появляется заводов. Это же губительно воздействует на природу?
Алексей Стрельцов: Я бы сказал негативно. Любой строящийся объект заранее подразумевает потенциальную опасность для природы. Соответственно в процессе строительства предусмотрен этап экологической экспертизы. В проектной документации должен быть том с названием «Оценка воздействия на окружающую среду». Там отражаются проведённые исследования: какая площадь территории, почва в этом месте, на какой глубине вода, какие растения, животные, состав воздуха и ещё множество факторов. Кроме того, указывается и то, как предприятие скажется на экологии: выбросы, отходы, движение машин, количество техники. Это всё сводится и идёт на экспертизу. Там смотрят, соответствует ли это существующим нормам, требованиям и правилам.
— Но это получается проверка до строительства. А после его начала как экологи оценивают обстановку?
— Это проект — бумага оценивает бумагу. Как происходит процесс дальше, не всегда ясно. Экологи не имеют права приехать и проверить: те ли материалы используются при стройке, которые были заявлены. Это может сделать только стройнадзор. А когда производство начнёт работать, снова вступает в дело экологический контроль. Либо это делают штатные сотрудники, либо заказываются специалисты сторонней организации. Есть у нас и общественный экологический контроль. Для этого активистам нужно обратиться к местным органам власти.
— Множество споров вызывает строительство завода в Воротынске. Он действительно может быть так опасен, как о нём переживают?
Высокие трубы
— В прошлом году у нас устанавливались станции автоматического мониторинга воздуха. Есть ли в них потребность и приносят ли пользу экологам?
— Такие станции разрабатывались ещё в прошлом веке. Сейчас подобные есть на многих производствах. Либо же заборы воздуха производятся специалистами. Полученные результаты направляются в соответствующие органы. Однако, по большому счёту, нам должно быть всё равно, что выкидывает завод. Нам должно быть интересно, чем мы дышим там, где находимся в текущий момент.
— Но люди часто жалуются на выбросы, а когда приезжают замерщики, то ничего не находят.
— Существуют определённые методики, по которым делают анализы. Как правило, выбросы эти непродолжительные. Пошёл выхлоп и часов пять коптит. А как найти его следы, если есть движение атмосферного воздуха? Если это «тяжёлая» пыль, то её-то собирают специальные фильтры, как и другие части выхлопа. А всё, что не даёт осадка, уносится воздухом. Написал человек заявление, а пока комиссия приехала, уже чисто. Тоже самое происходит со сбросами в воду, если они непродолжительные.
— Но много где запрещено купаться, потому что вода грязная.
— На деле эти ограничения связаны зачастую с высокой концентрацией той же кишечной палочки и прочих возбудителей опасных болезней. В Туркмении есть река Амударья, которая имеет грязно-коричневый цвет, но при этом в ней чистейшие воды. А цвет ей придают мельчайшие частички глины, которые взвешены. Они являются природным сорбентом, осаживающим химические загрязнения. Так что у природы есть защитные механизмы даже от собственных сбоев и тем более от человека. Она доделывает то, что мы не дочистили.
— Получается можно не переживать, что человечество уничтожит природу?
— Нельзя, потому что чем дальше, тем меньше мы обращаем на это внимания и тем больше её изменяем. А в результате получаются такие явления как Каспийское море, куда-то пропавшее. Необходимо менять приоритеты и отдавать предпочтение «зелёной экономике». Сейчас у нас всё направлено на получение денег. А как только критерием станет улучшение окружающей среды, то можно будет не так волноваться.
От змей к науке
— Чтобы заниматься экологией как наукой, наверное, надо любить её безмерно?
— Изначально стезёй была биология, а в эту сторону ушёл позже. Некую роль сыграла работа в университете — появилась специальность эта. В народе больше стало обсуждений, какого-то шума. Начинал-то вообще со змей. Даже учиться остался дома, потому что боялся не пройти в МГУ. Вот и поступил на химию и биологию. Причём первой было процентов 70. После института поработал то там, то здесь. Хотел заниматься наукой, но не получалось особо. Работал и параллельно писал кандидатскую работу. И очень хотел работать в заповеднике. Объездил несколько, и нигде не брали. Но вот в Туркменском приняли. Это сейчас в лес просто так не выйдешь — то согласие родителей, то лесников (смеётся). А тогда мы ездили очень много и детей с собой возили. Школьников.
— Сейчас вы сами учите студентов. Есть, на ваш взгляд, в них потенциал? Интересуются ли они экологией именно как наукой?
— Расскажешь что-то интересное, послушают, а так не особенно. Есть несколько человек — кто-то карьеру делает, кто-то по собственным причинам. Остальные приходят ради образования или диплома. А так, чтобы именно горели наукой, очень редко встречается.
— А как можно вернуть им интерес?
— Вернуть их в ту самую окружающую среду. Пусть и с гаджетами. Увидят что-то интересное и узнают сразу информацию, чьё гнездо или какое растение.